Норвежские сказки. Принц Линдворм

[kxena]

В процессе поисков информации о видах драконов, я наткнулась на эту интересную и в чем-то печальную историю о линдворме — норвежском драконе. Очень жаль двух принцесс. Перепощиваю в своем дневнике, а на самом сайте, откуда взята сказка есть и другие. Одна из них моя любимая «На восток от Солнца, на запад от Луны» (о том, как важно уметь стирать )

Принц Линдворм

Давным-давно, в утреннюю пору северных земель, жил там прекрасный молодой король, и была у него удивительной красоты жена. Ни одну королеву со всего света нельзя было сравнить с ней. Волосы ее были подобны чистейшему золоту, а глаза светились васильковой голубизной. Шея ее была белее парного молока в серебряном ведерке, а губы алели как кровь дикого лебедя, упавшего в Рождество на нетронутый чистый снег. Не было на свете счастья, равного их счастью. Лишь одно омрачало их души — у них не было детей. Не проходило и дня, чтобы они не печалились об этом, ибо королева желала златовласую дочь, чтобы лелеять ее и играть с ней, а королю нужен был сын и наследник королевства.

И вот однажды, когда королева прогуливалась вне замка, она оказалась возле дома одной старухи, что жила неподалеку от леса. Королева зашла внутрь и увидела сидевшую подле огня старуху без единого зуба во рту.

— Скажи мне, моя королева, — начала та, — почему в то время, когда такая старая карга, как я, находит мир столь прекрасным, такая красавица, как ты, хмурит брови?

— Увы, — отвечала королева, — все наши беды и несчастья принадлежат лишь нам самим. Нет никого на свете, кто сумел бы помочь мне.

— А ты все-таки расскажи мне о своем горе, — посоветовала ей старуха. — Я помогала и таким, чьи несчастья были не меньше твоего.

Почти против своей воли королева рассказала ей о причине своих печалей.

— У нас с королем нет детей. Потому-то я и несчастна.

— Каждой болезни — свое лекарство, — ответила ей старуха. — Делай в точности так, как я скажу тебе, и тогда ты вскоре получишь то, что желаешь. Слушай же! Сегодня вечером, когда небо будет полыхать красным огнем заката, возьми небольшой кубок с двумя ручками и поставь, его вверх дном на землю в северо-восточном углу своего сада. Завтра, при первых проблесках солнца, подними его, и под ним ты увидишь две розы на одном стебле, одну белую и одну красную. Тогда придет черед тебе выбирать. Если съешь ты красную розу — родится у тебя мальчик, а если белую — девочка. По, как бы ты не поступила, что бы ты не выбрала, ни в коем случае не должна ты съедать обе розы, иначе не миновать беды. Поняла ты меня?

— Поняла, — вскричала в восторге королева. — Добрая женщина, назови, что хочешь ты получить в награду?

Но старуха не захотела принять даже золотое кольцо с руки королевы.

— Рановато еще говорить о награде, — сказала она ей. — И запомни, королева: съесть можно лишь одну розу, не больше!

Королева вернулась во дворец в сильном волнении и сделала все в точности, как велела ей старуха. На следующее утро на восходе солнца она прокралась в сад и подняла с земли кубок. К се удивлению и радости, под ним на одном стебле действительно росли две розы — точно такие, как и предсказывала старуха — одна белая и одна красная. Но никто, однако, не был столь озадачен, как королева, когда приподняла она кубок. Какую же розу выбрать?

— Если я выберу красную, — говорила она себе самой, — и у меня будет сын, то, когда он вырастет, он будет только воевать, его войско может быть разбито, и тогда он наверняка погибнет.

И, как и подобает матери, она немного всплакнула, печалясь о судьбе не рожденного еще сына и горько жалуясь на мир, который может быть столь жесток к тем, кого мы считаем самыми дорогими и лучшими.

— С другой стороны, если я выберу белую розу и у меня будет девочка, то, когда она вырастет, она выйдет замуж и покинет нас, отправившись в далекую страну своего жениха.

И она второй раз всплакнула, как и любая мать, думающая о замужестве дочери.

Однако, когда она увидела, как солнечный свет становиться все ярче и ярче, она решилась на белую розу. Быстро она сорвала ее и съела. Из всех плодов и сладостей, которые ей доводилось вкушать прежде, не было ничего, что не показалось бы по вкусу терпким и кислым в сравнении с этими ароматными и душистыми лепестками.

— Наверняка, — решила она, — если белая роза столь хороша, красная будет еще лучше!

И, начисто забыв предупреждение старухи, она сорвала и съела красную розу.

Золото летних дней незаметно превратилось в серебро святок, и вскоре вновь наступила весна, когда с военных походов возвратился домой король. Именно тогда, в то время, когда на пастбищах заблеяли маленькие ягнята, а среди холмов закричали кроншнепы, королева родила двойню. Из этих двоих один был мальчиком, еще более прекрасным, чем его отец, зато другой оказался Линдвормом, змеем. Он-то и родился первым. Его мать была страшно напугана, когда увидела его, но одним быстрым и проворным движением он ускользнул из виду, так что никто кроме нее не сумел его заметить.

Но таково было ее счастье и так восторгались окружавшие ее дамы ее чудесным сыном, что скоро она стала думать, будто все это ей померещилось. Мальчик ее был столь крепок и красив, что она почти не о чем не могла думать, кроме как о любимом сыне. Когда же король целым и невредимым вернулся домой, счастье ее стало полным. Никем не было сказано ни единого слова о Линдворме, и королева жила так, будто его никогда и не было.

Дни складывались в месяцы, а месяцы — в годы, и быстрее, чем казалось бы возможным, ребенок с игрушкой превратился в принца с мечом.

— Сын, — сказал ему однажды отец, — ты достиг того возраста, когда тебе пора обзавестись женой.

— Какой она должна быть? — спросил в ответ принц.

— Тебе самому придется найти ее и выбрать, — сказал ему отец, и, когда королевская карета была заново выкрашена в алый и голубой цвета, а гривы и хвосты шестерки королевских лошадей, запряженных в карету, переплетены золотыми нитями, юноша отправился искать себе невесту.

Но если иноходью шли лошади при его отправлении, то вскоре галопом примчали они карсту назад. Люди рассказали, что едва они добрались до самого первого перекрестка, как увидели огромного змея, Линдворма, хвост которого был обвит вокруг придорожного дуба, а клыки были смертоноснее молнии. Его огромное тело извивалось на середине дороги, а широкая черная пасть раскрылась при их приближении.

— Невесту мне, — прошипел он, — прежде чем невесту тебе!

Лошади поднялись на дыбы, а затем замерли на месте, дрожа и покрываясь потом. Едва грумам удалось повернуть их, как они рванулись к своим конюшням с такой силой, будто огромный, с развилкой язык трепетал всего в дюйме от их переплетенных золотыми нитями хвостов. Сколь не велико было удивление, вызванное столь поспешным возвращением принца, оцепенение, охватившее королевский двор после того, как он поведал всем причину, было еще больше. Король тотчас же хотел выступить против Линдворма с десятью лучшими воинами, и потому королева поняла, что пришло ей время признаться, что требование Линдворма было не более, чем его правом. Так как он был таким же их сыном, как и сам принц, да к тому же более старший из двойни, с его стороны было справедливо и естественно требовать женитьбы прежде своего брата.

Не стоит и говорить, что слова королевы повергли всех на девять дней в изумление. На десятый день люди стали решать, что им делать, однако все, к чему они в конце-концов пришли, сводилось к тому, что если принц действительно хочет жениться, то сперва надобно найти невесту для его брата Линдворма. Это, однако, было проще сказать, нежели сделать, и вот как поступил тогда король: он послал послов в самую далекую страну, которую только знал, и велел пригласить оттуда принцессу для своего сына. Поскольку он сохранил в тайне, о каком сыне идет речь, принцесса, конечно же, прибыла, и, надобно сказать, весьма пригожая принцесса. Ее не допускали в комнату жениха, пока он сам неожиданно не появился рядом с ней в огромном зале королевского замка, весь сверкающий и гибкий.

Что ей оставалось делать? Свадебные яства были готовы, свадебный эль сварен, гости успели потратиться на дорогие наряды, а до ее дома было так далеко.

— Я согласна, — храбро заявила принцесса, и этими словами обрекла себя на смерть, ибо, когда ее хватились следующим утром, ёе нигде не смогли найти, а Линдворм выглядел как тварь, спящая после вкусного угощения.

Когда прошло некоторое время (а Линдворм уполз тайком по своим делам), его брат принц решил, что пора ему отправиться на поиски своей будущей жены. И вот он опять пустился в дорогу на королевской карете, запряженной шестеркой лошадей, и опять поспешно возвратился: на самом первом перекрестке он и его люди снова встретили ни кого иного, как Линдворма. Он свешивался с нависающей над дорогой дубовой ветви, и клыки его были смертоноснее зигзага молнии. При приближении кареты его широкая черная пасть вновь раскрылась.

— Невесту мне, брат, — прошипел он, — прежде чем невесту тебе!

Хоть принц и возразил, пока кони стояли, дрожа и покрываясь потом, что Линдворму уже предоставили невесту, тот продолжал шипеть, так что грумы повернули лошадей, и те что было сил помчались ко дворцу. И вновь тогда послал король послов в далекую страну выискивать принцессу для своего сына, и вновь прибыла принцесса, еще краше прежней. Ей тоже не давали взглянуть на жениха, покуда хоть что-то можно было изменить. Она, как и прежняя невеста, тоже вела себя весьма достойно.

Наутро она тоже исчезла, а у Линдворма снова был вид твари, спящей после изысканного угощения.

Некоторое время спустя его брат принц, несмотря на все, что случилось, опять отправился на поиски невесты. Стоит ли говорить, что на самом первом перекрестке он вновь наткнулся на Линдворма. Тот обвился вокруг дубового ствола, его чешуя поскрипывала, а клыки сверкали.

— Невесту мне, брат, — успел лишь прошипеть он, как остался в одиночестве, так как принц уже скакал к дому сказать своему отцу, что тот должен найти Линдворму третью невесту.

Некоторое время король стоял, покачивая своей головой и тряся бородой.

Я не знаю, как поступить, — сказал он наконец. — Эти несчастья стяжали стране недобрую славу. Мне уже пришлось вынести из-за него две войны, мне, твоему отцу, который должен идти сражаться в то время, когда ты лишь ешь да спишь. Ты понимаешь, о чем вскоре начнут говорить люди?! На этот раз все не так просто и мы должны наконец на что-то решиться.

Неподалеку от королевского замка, в ветхой лачуге рядом с лесом, жил старик, королевский пастух, и было у него две дочери. Про старшую из них говорили, что во всем королевстве не сыскать девушки более кроткой, нежной и прекрасной. Она была, разумеется, не принцессой, но король решил, что у него нет времени ломать себе голову над такими пустяками. Он в тот же день отправился к дому пастуха и попросил старика выдать старшую дочь за Линдворма.

— Если ты согласишься, — пообещал он, — то всю оставшуюся жизнь проведешь в богатстве и роскоши.

Старый пастух покачал головой.

— Я прожил без всего этого достаточно долго. Кроме того, мне совсем не по душе то, что я слышал об этом твоем Линдворме, — ответил он, — то есть о нашем Линдворме, — он быстро поправился, увидев, как нахмурился король.

— Это правда, что он проглотил свою первую жену с ее туфельками вместо приправы?

Король пробормотал, что все это можно считать сильным преувеличением.

— И что он сожрал вторую вместе с ночной рубашкой и всем остальным?

Король проворчал, что молва, подобно славе, похожа на лживую распутную женщину.

— Так вот, моя дочь не является ни лживой, ни распутной, — сказал ему на это пастух. — Она моя дикая роза, моя коноплянка, мой ягненочек, и я не позволю никакому Линдворму ее съесть.

— Можешь сказать это своим овцам, — рассердился король. — Я с ног до головы король и никогда не потерплю в качестве ответа «нет».

И, чтобы доказать это, он не возвратился в свой замок, пока пастух не сказал ему «да».

Когда пастух рассказал своей дочери о том, что он обещал выдать ее за Линдворма, горе ее было неописуемо. Из глаз ее хлынули слезы, она в отчаянии принялась заламывать свои пальцы, пока из-под ногтей не выступила кровь, в то время как голос ее, вначале резкий и пронзительный, стал хриплым, а затем совсем умолк из-за того, что она оплакивала злой рок, грозивший ей гибелью, ей, такой молодой и нежной. Она и минуты не сумела пробыть дома, а бросилась, потеряв голову, через рощи и заросли эрики и бежала до тех пор, пока не порвала в клочья свое платье, а тело ее не покрылось сплошь царапинами. Случилось так, что, бесцельно бредя в безысходном горе по лесу, она оказалась возле огромного пустого дуба. В дупле, на которое упал ее взгляд, сидела не кто иной как старуха без единого зуба во рту.

— Скажи мне, дитя мое, — обратилась к ней старуха, — почему, когда такая карга, как я, находит этот мир столь прекрасным, на лице такой девушки, как ты, написаны горе и отчаяние.

— Увы, — ответила ей дочь пастуха, — от моего ответа не будет никакого проку. Никто в мире не в силах помочь мне.

— А ты все-таки расскажи, — посоветовала ей старуха. — Я помогала и тем, кто был несчастен не менее тебя.

И девушка через силу рассказала ей о своих бедах.

— Я должна выйти замуж за старшего королевского сына, принца Линдворма. Каждый знает, что это значит. Он уже успел жениться на двух прекрасных принцессах и съесть их, не оставив ни косточки. А теперь он съест и меня, — сказала девушка. — Кто сжалится надо мной? — выкрикнула она, и слезы потекли из ее глаз.

— И это все? — спросила старуха. — Вытри свои глаза, дитя мое, и обещай сделать все в точности так, как я тебе скажу, и тогда справедливость вскоре восторжествует. Слушай же! Когда окончится свадебный пир и придет время отправляться спать, ты должна попросить, чтобы тебя одели в десять шелковых белоснежных рубашек. Когда это будет исполнено, а это, конечно же, будет исполнено, ты должна попросить одну лохань для купания, наполненную щелоком, а другую — свежим молоком. Третье, что должна ты сделать — это попросить столько кнутов, сколько сможет принести в руках крепкий для своих лет десятилетний мальчуган. Все это должно быть снесено в вашу спальню. Затем, когда Линдворм прикажет тебе сбросить с себя рубашку, ты должна приказать ему сбросить его змеиную кожу. И когда все его кожи окажутся сброшенными (их может быть девять или десять, но никак не больше), ты должна окунуть кнуты в щелок и хорошенько его высечь. Затем ты должна обмыть его целиком в свежем молоке и, наконец, ты должна взять его руками и крепко прижать к себе хотя бы на одно мгновение.

— Ух! — вскричала дочь пастуха. — Я никогда не сумею сделать этого.

Ее сердце чуть не выскочило из груди, когда она представила, каким холодным, мокрым и склизким должен быть Линдворм и сколь ужасны будут эти объятия.

— Либо ты сделаешь это, либо будешь съедена, — проворчала старуха и, не ожидая благодарностей или, хотя бы, ответа, исчезла в дубе.

Очень скоро наступил день свадьбы, и по приказу короля девушку привезли в королевской карете, заново выкрашенной в алый и голубые цвета и запряженной шестеркой королевских лошадей, чьи гривы и хвосты были переплетены золотыми нитями. В замке ее повели наверх, чтобы нарядить, как подобает невесте. Лишь только оказалась она в своей комнате, как попросила одеть себя в десять белоснежных шелковых рубашек, а когда это было исполнено, она распорядилась об одной лохани, полной щелока, о другой полной свежего молока, и о кнутах, которые мог принести в руках крепкий для своих лет десятилетний мальчуган. Все эти требования показались странными ее свите, но король, который чувствовал вследствие своего решения жалость и угрызения совести, приказал ей дать все, о чем они только может попросить.

Быстро была она облачена в сверкающую мантию из золотой ткани и проведена в дворцовый зал. Неожиданно среди собравшихся наступила тишина, девушка почувствовала рядом с собой какое-то движение и в тот же момент впервые в жизни увидела Линдворма, его суживающийся к концу хвост, чешуйчатые бока и его ужасное лицо, наполовину человечье, наполовину змеиное.

Но она была, в конце-концов, ничуть не менее храброй, нежели любая принцесса, и твердо сказала, что согласна. В тот момент каждый из присутствующих лордов вздохнул с облегчением, а каждая дама — с благодарностью. В такой вот обстановке они и были объявлены мужем и женой и проведены на свадебный пир, а с пира — в их собственные палаты. Все проходило под музыку, при свете факелов и в сопровождении почетного эскорта. Но лишь только за ними закрылась последняя дверь, звуки скрипки и флейты, постепенно удаляясь, замерли и в погруженном в сон замке воцарились тишина и ночь.

В то мгновение, когда закрылась дверь, Линдворм повернул свое лицо к дочери пастуха и из его черной пасти показался раздвоенный язык.

— Прекрасная девушка, сбрось рубашку! — приказал он.

— Принц Линдворм, — резко бросила она в ответ, хотя сердце ее готово было выпрыгнуть от страха из груди, — сбрось кожу!

— Никто не осмеливался приказывать мне это раньше, — злобно прошипел он.

— А я велю тебе сделать это!

На мгновение ей подумалось, что он сейчас же проглотит ее, но вместо этого он начал стонать и охать, корчиться и извиваться, и в конце-концов настал миг, когда большая прочная змеиная кожа оказалась рядом с ним на полу. Тогда девушка сбросила первую рубашку и накрыла ей змеиную кожу. Вновь оборотил к ней Линдворм свое лицо.

— Прекрасная девушка, сними рубашку!

— Принц Линдворм, сбрось кожу!

— Никто еще не осмеливался просить меня об этом второй раз! — прошипел он в бешенстве.

— А я велю тебе сделать это!

На мгновение ей подумалось, что он сожрет ее, но вместо этого он начал ворчать и ныть, шуршать и тужиться, и вскоре вторая змеиная кожа легла на пол подле него. Девушка тотчас же сняла с себя вторую рубашку.

В третий раз открылась его черная пасть.

— Прекрасная девушка, сними рубашку!

— Принц Линдворм, сбрось кожу!

— Никто еще не осмеливался говорить мне об этом в третий раз, — прошипел он, точно безумный.

— А я велю тебе сделать это!

В третий раз она подумала, что он убьет и сожрет ее, но вместо этого он начал плакать и рыдать, скручиваться и мучиться, и перед ним легла на пол третья змеиная кожа. Дочь пастуха и эту кожу накрыла шелковой рубашкой.

Так оно и продолжалось. Каждый из них приказывал другому, пока девять сброшенных змеиных кож не оказались лежащими на полу, причем поверх каждой лежала белоснежная рубашка. С каждой сброшенной кожей Линдворм становился все отвратительнее, покуда в конце-концов не превратился в сырую, плотную и скользкую массу, вздымающуюся, вращающуюся и скользящую по всему полу. Тогда дочь пастуха схватила кнуты и, опустив их в щелок, принялась сечь его, что было сил и мочи. А когда руки ее повисли плетьми от усталости, она обмыла его от головы до хвоста в свежем молоке, а затем, когда она уже была измучена до дрожи, взяла его извивающееся тело и прижала на мгновение к себе, после чего беспомощно погрузилась в сон.

Рано утром на следующий день при первых проблесках солнца король и его придворные пришли, охваченные печалью, к комнате принца Линдворма, чтобы узнать, что сталось с дочерью пастуха. Они стояли некоторое время, прислушиваясь, но из-за закрытой двери не доносилось ни звука. Они заглядывали в замочную скважину, но разглядеть толком так ничего и не смогли. Так они и стояли, боясь зайти, пока в конце-концов король не приоткрыл дверь сначала на один дюйм, а затем на два. И тогда они увидели ее — дикую розу, коноплянку, ягненочка, чистую и омытую рассветной свежестью. А в объятиях ее лежал не прежний Линдворм, а прекрасный статный принц.

— О сын, — воскликнул король, — о дочь!

Он задохнулся от радости и восторга, а по щекам его потекли слезы счастья. Придворные побежали за королевой, старым пастухом и его другой дочерью, и весь дворец заходил ходуном от ликования, которого не случалось ни до, ни после. Все сошлись на том, что быть второму свадебному пиру, и на этот раз — настоящему, с играми, музыкой, танцами и застольем на неделю. Так оно и было, да так, что гулянка дошла до самых дальних уголков королевства.

Затем у короля появилась прекрасная идея — женить своего второго сына, брата принца Линдворма, на младшей дочери пастуха, и тогда веселье и празднества начались вновь с новыми нарядами, новыми тортами и сладостями и новыми играми. Ни одна принцесса в мире не была столь дорога королю и королеве, как старшая дочь пастуха из ветхой лачуги, как не было для них никого, кто заслужил бы большую любовь и уважение. Благодаря ее мудрости, спокойствию и храбрости она сохранила собственную жизнь и жизнь принца Линдворма, их сына. Позднее, когда король и королева умерли от старости, она и ее муж стали править королевством, и правление их привело к такому миру и процветанию, что в северных землях их по-прежнему поминают добрым словом.

Точно так, если мы мудры, поступим и мы.

Конец.