Сказочница и исследователь
И снова спасибо дражайшей бете essilt за вычитку, за возможность обсудить персонажей и некоторые детали, за веру в меня (ня-ня-ня!) и главное живительные пинки, что ускорило процесс работы с прошлой выкладки в два раза! Ничто так не способствует в процессе, как возможность общения и явная заинтересованность в результате кого-то еще ))
Начало здесь. Выдать лаечку здесь
dakkun39. Карантир
4. Рерир
Карантир считал, что больше, чем кто-либо из братьев, унаследовал отцовскую вспыльчивость, замешанную на материнском упрямстве. В придачу к своей законной доле прихватил и то, что причитались Маглору и Амроду с Амрасом. И ни капли обаяния. Впрочем, в искусстве расположения к себе среди всех семерых можно было заподозрить только Маглора. Отваги, страстности, умения внушать страх и дерзости, как говорила Халет, лопатой греби – а обаяния ни пылинки. Может, потому сердце дрогнуло не среди сияния Тириона, а в сосновниках горного края, неприветливого, как его собственный нрав. За год, что халадины провели в Таргелионе до ухода в Эстолад, Орлица не раз гостевала в эльфийском лагере у гномьей переправы, изучала карты, изучала самого Карантира. Она назвала его Тёмный. Угадала. В годы мира Ангбанд не стал дальше, а ненависть к врагу – меньше, но Карантир готов был признать, что в его долгой жизни это время навсегда останется светлым. Он говорил об Орлице лишь с Маэдросом, после одной из больших охот в Оссирианде. В крепости на могучем холме Амон Эреб, овеваемом в ту зиму злыми ветрами, бывало и приветливее, но доброе вино, пламя очага и богатая добыча смягчали сердца и речи.
читать дальше– Я полагаю, халадины покинули твои земли, – старший брат всегда начинал без обиняков.
– Перешли в Эстолад. Ты знаешь это место, ─ Карантир изобразил улыбку. Попытки смертных не замечать существования эльфов забавляли.
– Вижу, близнецы не без причины жалуются, что ты полюбил наезжать к ним в гости, – Маэдрос вопросительно приподнял бровь.
– Я люблю братьев! Если братья не любят меня, это их дело!
– Причина тому – предводительница Халет?
– Она стала моей женой. Твой гнев ничего не изменит. Поздравлений не надо.
Маэдрос отпил вина.
– Дело твое. Только не забудь обещанное отцу. Если Клятва призовет тебя в Эстолад…
Карантир нахмурился, но кивнул.
– Я помню.
Орлица на пути Клятвы — бред больного, но Владыка Судеб напророчил им вслед многое…
Более к этой теме не возвращались. Остальные братья прислушались к старшему и приняли всё как есть: что Орлица существует, что она принадлежит Карантиру, что Клятва есть Клятва. Этого было достаточно.
Смерть внушила бессильный страх впервые с тех пор, как погиб Финвэ. В Альквалондэ Карантир её не замечал, сеял вокруг и не жалел о содеянном. Близ Эйтель Сирион дрожал от злости, когда, обожженный и яростный, вместе с братьями вывез после боя с балрогами едва живого отца. В одной из самых стремительных и победоносных битв они проиграли, как никогда, но не могли поверить в это до последнего. Когда тело отца полыхнуло и развеялось прахом, Карантир изумился и замер, оглушенный Клятвой, болью ран и первой потерей в своей жизни, столь великой, что невозможно было вместить её в целый мир. Отец не мог умереть. Он жил где-то, по-прежнему не сломленный. Он ждал их победы. Когда Маэдроса взяли в плен, пришлось заставить себя проститься с ним навсегда. Что толку горевать и проливать слезы, когда нужны силы, чтобы отомстить за брата, за отца, за себя, за всех! Возвращение Маэдроса стало настоящим воскрешением. Прежде Карантир не видел и не желал видеть, как смерть подкрадывается, не ощущал её, ни разу не боролся за чужой вдох, не выдумывал кары виновным в еще не наступившей утрате. Сломить хрупкую человеческую жизнь ничего не стоило, и смерть намеривалась победить быстро. Целители Таргелиона успели спасти Орлицу, но Карантир испугался по-настоящему.
Он отрядил ей покои и приказал лекарям не оставлять раненую ни на миг. Орлица упрямо цеплялась за жизнь, хотя и ослабела, её бросало то в жар, то в холод, пробивала испарина. Карантира пустили к ней, когда целители убедились, что состояние подопечной заметно улучшилось. Жар спал, появился аппетит, но сейчас она лежала в полудреме, слишком истощенная болезнью. Бледное лицо осунулось, под глазами залегли тени. На большой постели, в просторной рубашке Орлица выглядела еще меньше и тоньше, чем казалась прежде. Тростинка. Перышко. И не скажешь, что эти ослабевшие руки могли занести меч, а пальцы — натянуть тетиву. Целители исполняли свой долг, пока Карантиру приходилось заниматься тем, что он любил меньше всего: ждать. Но кое-что он всё же сделал: призвал Эстолад к ответу.
Несколько дней назад Карантир явился в земли людей с оружием и в броне во главе небольшого отряда. Он пришел не для сражения, но чтобы принести в обманчиво безопасный мирок за хилой околицей страх смерти. Ведь смерти они боялись больше всего!
Мальчишка Халдан, что прежде указал дорогу к дому Халет, сопроводил отряд к вождю Малаху. Их появление было нежданным. Люди выходили из жилищ, провожали взглядом. Некоторые шли следом. Представляться не потребовалось.
– Что привело в мои владения владыку Карантира и его воинов? Мы не враги эльфам.
– Твои люди, Малах, напали на мою жену – госпожу Халет. Этим они оскорбили меня, и я требую платы.
Вождь смертных нахмурился. Помолчал.
– Госпожа Халет скрыла от всех, что она тебе жена.
– Он упрекал её в этом! – Халдан ткнул пальцем в мужлана, стоящего по правую руку Малаха. – Все слышали, как Имлах называл её эльфийской подстилкой!
Кровь застучала в висках. Карантир зыркнул на мальчишку, решив позже вмазать мальцу по губам, чтоб не вторил принародно наветам глупцов. Пусть даже с благими намерениями. Отец за такое убил бы на месте любого из них.
– Ты оскорбил её первым. Она защищалась, а не ты! – обвинял Халдан.
Малах, должно быть, слышал эту историю иначе.
– Дядя!.. – мужлан не желал сдаваться.
– Моли его о пощаде.
Некоторое время племянник вождя напряженно молчал. Все смотрели на него, как на безумца. Наконец, сделав несколько шагов, он бухнулся на колени у ног Карантира.
– Я смиренно прощу прощения, что ранил госпожу Халет и оскорбил владыку эльфов…
Услышав шаги, Орлица приоткрыла глаза. На ее губах появилась улыбка. Карантир остановился, прислонившись плечом к столбику кровати, сложил руки на груди.
– Почему ты не сказала им, что я тебе – муж?
На лице Орлицы отразилось замешательство, потом она нахмурилась, сжала край одеяла.
– Почему ты не сказала мне, что тебя оскорбляют? – продолжил Карантир. – Стыдишься меня? Считаешь, у меня не найдется, что ответить им? Или, думаешь, не стану защищать тебя?
– Тёмный… – её голос оказался едва узнаваем: слабый, осипший. Орлица сглотнула. Карантир показал жестом, что хочет, чтобы его выслушали. Он сел рядом и склонился над женой, желая, чтобы она услышала и осознала каждое слово.
– Если бы ты умерла, я пришел бы за твоим убийцей и теми, кто его не остановил. Я убил бы всех, одного за другим. Даже если бы пришлось сжечь дотла Эстолад. Даже если бы старшему брату пришлось заплатить за мир с людьми моей головой. Даже если бы моя крепость осталась без господина. Ты хотела этого?
Орлица стала еще бледнее.
– Нет.
– Когда вернусь, возможно, буду готов выслушать извинения. Но знай, ты покинешь Рерир, когда поправишься, а достаточно ли ты здорова, буду решать я!
– Я твоя пленница? – на её щеках вспыхнул румянец, голос окреп от гнева.
– Моя жена!
– Ваши жены идут, куда желают.
– Только не к верной гибели! Народ Мараха интересует моя постель? Я ответил им! А если мало… – Карантир склонился к ней еще ближе: – Мне не нужно, чтобы ты прикрывала… мою задницу! Так ведь ты говоришь?
– Да, – собралась с силами Орлица, – но я бы сказала: бесстыже соблазнительную задницу!
Карантир запнулся, почувствовал, что кровь бросилась ему в лицо. Жар опалил тело. Судя по довольной улыбке Халет, покраснел он до корней волос. Карантир поднялся на ноги и вышел вон. Следом в закрывшуюся дверь глухо шмякнуло. Похоже, у Орлицы хватило сил швырнуть подушку. Хорошо. Гнев поднимает на ноги не хуже снадобий.
Вечером того же дня он отправился с отрядом к отрогам, спускавшимся к гномьему тракту. Горные стражи обнаружили в одной из расщелин нору. Что это: пустая пещера, логово неведомой опасной твари или же орочий лаз, который стоит завалить камнями, – следовало выяснить до появления из этой дыры неприятностей. Заодно и охладить жар в крови, пока их злость друг на друга не… наломала дров!
Орлица умела говорить хлестко, не слишком приглядно, зато парой фраз точно обрисовать суть. Слова её цеплялись за память, как дикий плющ, или хмель, что заплетает сад. Благодаря ей даже безыскусный язык тёмных эльфов стал казаться Карантиру витиеватым! Что уж говорить об утонченной квенье! Белерианд не желал пользоваться учтивым языком мудрецов и мастеров, зато хорошо понимал слова, рожденные детьми лесов и гор. В иных случаях – даже Маглор соглашался – здешним землям куда лучше подходил язык смертных. Во всяком случае, только на нем можно было с душой описать всё дерьмо, что довелось выгребать в Синих Горах за ублюдками Моргота.
Карантир вернулся почти через неделю, к вечеру. Подозрительная пещера оказалась брошенным медвежьим логовом. Ничего опасного, сложнее было спуститься в ущелье и выбраться из него. За годы покорения новой вотчины Карантир и его верные успели подняться на многие вершины и исследовать самые глубокие ущелья Синих Гор. С заснеженных пиков величественной Рерир и коварной Долмед не раз довелось полюбоваться Белериандом, простершимся до моря, по одну сторону хребта, а по другую – неизведанной землёй, где пробудились Старшие Дети Эру.
Карантиру всегда нравились горы.
Едва вернувшись в крепость, он призвал целителя и узнал, что госпожа Халет окрепла, начала вставать и каждый день всё увереннее ходила по комнате, опираясь на чужую руку. Она терпела заботы, утверждала, что чувствует себя здоровой, и не раз спрашивала: не вернулся ли хозяин крепости? Умывшись и едва сбросив горное снаряжение, Карантир отправился к Орлице.
Она сидела в кресле у камина в длинной ночной рубашке и задумчиво проводила гребнем по тяжелым, еще влажным после купания волосам. Длинные пряди отсвечивали золотыми бликам в свете огня.
– Время желать спокойного сна, а не совершать визиты, но ждать утра слишком долго.
От неожиданности Орлица вздрогнула, обернулась и протянула руку, жестом призывая не подходить ближе. Карантир озадаченно остановился.
– Подожди! – она улыбнулась, поднялась и сделала несколько осторожных шагов, как была, босиком, не держась за опору. Свет пламени за её спиной обозначил стройное тело под тонким полотном рубашки. Карантир напряженно сглотнул. Орлица позволила себе взглянуть не него, улыбнуться – и тут же оступилась. Карантир бросился навстречу, поддержал и крепко обнял, сознавая, как скучал. Все слова, учтивые и не слишком, вылетели из головы, кроме одного, насмешливо-незлобивого, подхваченного у неё же:
– Дурёха…
Она прижалась щекой к груди, вцепилась в рубаху, пропахшую его потом и медвежьим логовом.
– Прости, Тёмный. Прости. Я решила, что ты моя слабость, а не защита.
– Я – твоя защита. Мы на одной стороне.
Это была правда от слова до слова, но полный смысл Орлица вряд ли осознавала. Истина имела горький привкус, но Карантир тут же подавил мимолетное смятение. Мандос не дождется. Она всегда будет на его стороне!
Орлица взглянула снизу вверх. Потянулась, отвела ему за ухо выбившуюся прядь, привстала на цыпочки. Карантир склонился ближе, желая поцелуя так же, как и она. Подхватить на руки, отнести в постель – вот что ему было нужно всё это время. Целовать её губы, глаза, ощущать запах волос, чувствовать, как её пальцы расстегивают пряжки, растягивают завязки, знакомо гладят по обнаженной коже. Орлица была непривычно покорной, ласковой, исхудавшей. С трудом Карантир все же заставил себя отстраниться, взглянуть ей в лицо.
– Достаточно ли у тебя сил на это?
Она улыбнулась, оценивающе прищурила блестящие глаза.
– Не такой уж ты тяжёлый!
Страсть и гнев взвились неистово, как пламя.
– Тогда берегись!..
Минуло еще несколько дней. О возвращении к смертным Орлица не заговаривала, лишь раз спросила, в какой стороне Эстолад.
– Если хочешь уйти – ты не пленница. Если они желают твоего возвращения, то сами найдут дорогу и придут за тобой. А Эстолад… там. – Карантир жестом указал на запад.
Она хмыкнула, но, похоже, признала его правоту.
– Покажешь свою крепость?
Карантир усмехнулся.
– Хоть сейчас!
Смотреть крепость они отправились на следующее утро, когда солнце прогрело воздух достаточно, чтобы разогнать в горах влажную дымку. Увидев снаряжение и короткие сапоги на цепкой подошве, принесенные для прогулки, Орлица удивилась. Она удивилась ещё больше, когда одетый для горной вылазки Карантир вместо улиц города вывел её за крепостную стену, направился через перевал вверх по тропе, а на недоуменные вопросы ответил кратким: «Увидишь!»
Орлица сердилась, утверждала, что не любит неожиданностей, но шла следом, подстегиваемая любопытством. Карантир нес на плечах нехитрый скарб, что пригодился бы в кратком походе, и непреклонно молчал. Когда добрались до места, и он помог забраться на валун у края горного уступа, Орлица поняла, что неведение стоило первого впечатления. От вида простора, открывшегося с высоты, она восхищенно ахнула.
– Думаю, ты не расстроилась, что не увидела наши конюшни и гномьи постоялые дворы?
Это было действительно лучшее место, чтобы полюбоваться на крепость и озеро. Дозорные башни на севере скрывала гора Рерир. Через перевал от отрога, на который они поднялись, возвышалась цитадель, её башни, острые крыши домов и ажурные мосты. Дальше гладь Хелеворна, небо и склоны гор, отраженные в черных водах. И за лентой Большого Гэлиона только пустоши и перелески до самой туманной полосы горизонта. Красиво и спокойно. Будто нет ни Ангбанда, ни Моргота, ни Клятвы.
Камни прогрелись за день, летом тепло даже ночью и можно было не возвращаться в крепость. Они остались в горах, занимались любовью до крика, а после лежали обнаженными на шкурах, согреваясь в объятиях, и смотрели на звезды. Хотелось бы, чтобы Орлица полюбила горы. Ведь она стала воплощением этих диких земель, каким не могла быть ни одна из воительниц народа нолдор, ни одна из загадочных скромниц народа синдар.
На рассвете Карантир впервые заметил, что в светлых волосах Орлицы, незамысловато собранных в толстую косу, мерцало серебро. Неожиданно это напомнило о другом сиянии белого и золотого, в локонах гордячки кузины, принявшей имя Коронованная Светом. Карантира забавляло это сравнение. Предводительница Халадин и принцесса из рода Финвэ были схожи куда более чем можно представить. Только в отличие от могущества заносчивой Галадриэль, сила Орлицы была земной и иссякала в руках Карантира. Халет не считала свои косы драгоценностью.
Из отцовского красноречия ему досталась ничтожная доля, но все же он решился сказать:
– У тебя серебро в волосах. Это красиво.
– Это время, Тёмный. – Орлица покачала головой. – Скоро такого серебра станет больше. Потом оно выбелит мои косы, как снег, и я превращусь в старуху. Ты знаешь, что значит: старуха?
Карантир не ответил. Среди людей в Эстоладе он видел странное создание, сгорбленное, немощное телом и угасшее духом. По голосу можно было опознать в ней женщину. Орлица не могла стать такой.
– Когда придет мое время, я уйду, Темный. Совсем уйду. Не хочу, чтоб ты видел, как время гнет меня к земле и сводит в могилу.
– Это время придет нескоро.
Она улыбнулась его упрямству, но ничего не сказала и молчала еще долго, устроившись рядом и укрыв плечи одеялом. Здесь, среди скал и сосен, в свете занимавшейся зари, она выглядела прекраснейшей из дочерей Эру.
– Тёмный, – сказала она наконец, – не нужно, чтоб люди искали твоей дружбы. Не ищи её сам. Ты держишь войну за горло, но тебе не нужен мир. Не знаю почему. Те из нас, кто ушел к твоим родичам, жаждут знаний, сытой жизни и спокойствия. Они будут преданно сражаться за это. Те, кто пойдут за тобой ради войны и золота, станут плохими союзниками.
Карантир усмехнулся. Ей следовало не тратить силы и время на все эти заботливые глупости, хотя они и правдивы. Ему действительно не нужны вассалы! Нянчиться с кем-то, как Финрод или Фингон, – не для него. Лишние клинки, а не рты, – вот что укрепит силы мести за отца. И что с того, что Амлах служит Маэдросу не за дружбу и знания, а потому что так же сильно ненавидит врага. Все это он знал давным-давно. Но все же стоило отдать Орлице должное – пожалуй, впервые за долгие годы, сейчас он понял отцовского брата, Финголфина. Он пытался до последнего сложить осколки былой жизни, не желая признавать, что вернуть прежнее невозможно. Отчасти из благодарности за это понимание, отчасти разморенный её близостью и теплом, Карантир не стал затевать спора, но усмешки не сдержал. Орлица нахмурилась. Потянувшись к дорожной сумке, она достала флягу с вином и походные чаши, задумчиво наполнила одну для Карантира.
– Скажи, что ты видишь в этих вещах? – спросила она вдруг, передавая ему вино.
Он принял чашу и устроился удобнее, неопределенно пожал плечами, делая вид, что рассматривает столь обыденные предметы. Будто не видел их тысячи раз. Работа гномов не то, что у Куруфина, но достаточно тонкая. За годы существования переправы Сарн Атрад мастера Белегоста и Ногрода хорошо изучили вкусы соседей-эльфов. Золото с серебром гармонично перевились в узоре на опоясывающей кайме, но главное – чаша удобно ложится в ладонь, а подогретое вино до сих пор еще теплое.
– Во фляге хорошее вино!.. А еще… – Карантир задумался. – А еще я вижу неплохой замысел, красоту узора и руку мастера.
Орлица кивнула.
– А мы видим лишь богатство. И власть, что оно дает. Даже те, кто устыдятся сказать об этом. Мне страшно, Тёмный.
Она, едва не умершая от пустяковой раны, с трудом выжившая в стычке с орками за хилой оградой, боялась за него! Боялась, что ему – за всю жизнь пролившему своей крови больше, чем течет в её венах, – вонзят в спину нож. Как он будет без неё?
– Не беспокойся, я же бессмертный, помнишь? – Карантир протянул ей руку. – Забудь про это. Лучше иди ко мне. Иди сюда.
Халадины все же прислали гонцов в Рерир еще через неделю. Орлица согласилась вернуться в Эстолад.
И все же это было их место и время. Может быть, где-то во Тьме за гранью жизни память о том станет спасением, а пока будут еще ночи и дни, разделенные на двоих.
Их время длилось шестнадцать лет и закончилось строками письма из Химлада.
«…Дозорные, по-прежнему ищут Ириссэ, но трижды клятый Нан Эльмот изгоняет разведчиков. Можно подумать, что там невозможно заблудиться!
Еще видели, что халадины ушли из Эстолада. Недели две назад заметили следы от телег вдоль Ароса, а затем и сами колымаги, направляющиеся к переправе Ароссиах. И, судя по следам, добрались они без сложностей. Напрасно им вздумалось сложить головы в Эред Горгорот, но мешать им не стали. Возможно, тебе о том известно больше. Амлах, что служит Майтимо, говорил, что Халет повела своих дальше на запад.»
Начало здесь. Выдать лаечку здесь
dakkun39. Карантир
4. Рерир
Карантир считал, что больше, чем кто-либо из братьев, унаследовал отцовскую вспыльчивость, замешанную на материнском упрямстве. В придачу к своей законной доле прихватил и то, что причитались Маглору и Амроду с Амрасом. И ни капли обаяния. Впрочем, в искусстве расположения к себе среди всех семерых можно было заподозрить только Маглора. Отваги, страстности, умения внушать страх и дерзости, как говорила Халет, лопатой греби – а обаяния ни пылинки. Может, потому сердце дрогнуло не среди сияния Тириона, а в сосновниках горного края, неприветливого, как его собственный нрав. За год, что халадины провели в Таргелионе до ухода в Эстолад, Орлица не раз гостевала в эльфийском лагере у гномьей переправы, изучала карты, изучала самого Карантира. Она назвала его Тёмный. Угадала. В годы мира Ангбанд не стал дальше, а ненависть к врагу – меньше, но Карантир готов был признать, что в его долгой жизни это время навсегда останется светлым. Он говорил об Орлице лишь с Маэдросом, после одной из больших охот в Оссирианде. В крепости на могучем холме Амон Эреб, овеваемом в ту зиму злыми ветрами, бывало и приветливее, но доброе вино, пламя очага и богатая добыча смягчали сердца и речи.
читать дальше– Я полагаю, халадины покинули твои земли, – старший брат всегда начинал без обиняков.
– Перешли в Эстолад. Ты знаешь это место, ─ Карантир изобразил улыбку. Попытки смертных не замечать существования эльфов забавляли.
– Вижу, близнецы не без причины жалуются, что ты полюбил наезжать к ним в гости, – Маэдрос вопросительно приподнял бровь.
– Я люблю братьев! Если братья не любят меня, это их дело!
– Причина тому – предводительница Халет?
– Она стала моей женой. Твой гнев ничего не изменит. Поздравлений не надо.
Маэдрос отпил вина.
– Дело твое. Только не забудь обещанное отцу. Если Клятва призовет тебя в Эстолад…
Карантир нахмурился, но кивнул.
– Я помню.
Орлица на пути Клятвы — бред больного, но Владыка Судеб напророчил им вслед многое…
Более к этой теме не возвращались. Остальные братья прислушались к старшему и приняли всё как есть: что Орлица существует, что она принадлежит Карантиру, что Клятва есть Клятва. Этого было достаточно.
Смерть внушила бессильный страх впервые с тех пор, как погиб Финвэ. В Альквалондэ Карантир её не замечал, сеял вокруг и не жалел о содеянном. Близ Эйтель Сирион дрожал от злости, когда, обожженный и яростный, вместе с братьями вывез после боя с балрогами едва живого отца. В одной из самых стремительных и победоносных битв они проиграли, как никогда, но не могли поверить в это до последнего. Когда тело отца полыхнуло и развеялось прахом, Карантир изумился и замер, оглушенный Клятвой, болью ран и первой потерей в своей жизни, столь великой, что невозможно было вместить её в целый мир. Отец не мог умереть. Он жил где-то, по-прежнему не сломленный. Он ждал их победы. Когда Маэдроса взяли в плен, пришлось заставить себя проститься с ним навсегда. Что толку горевать и проливать слезы, когда нужны силы, чтобы отомстить за брата, за отца, за себя, за всех! Возвращение Маэдроса стало настоящим воскрешением. Прежде Карантир не видел и не желал видеть, как смерть подкрадывается, не ощущал её, ни разу не боролся за чужой вдох, не выдумывал кары виновным в еще не наступившей утрате. Сломить хрупкую человеческую жизнь ничего не стоило, и смерть намеривалась победить быстро. Целители Таргелиона успели спасти Орлицу, но Карантир испугался по-настоящему.
Он отрядил ей покои и приказал лекарям не оставлять раненую ни на миг. Орлица упрямо цеплялась за жизнь, хотя и ослабела, её бросало то в жар, то в холод, пробивала испарина. Карантира пустили к ней, когда целители убедились, что состояние подопечной заметно улучшилось. Жар спал, появился аппетит, но сейчас она лежала в полудреме, слишком истощенная болезнью. Бледное лицо осунулось, под глазами залегли тени. На большой постели, в просторной рубашке Орлица выглядела еще меньше и тоньше, чем казалась прежде. Тростинка. Перышко. И не скажешь, что эти ослабевшие руки могли занести меч, а пальцы — натянуть тетиву. Целители исполняли свой долг, пока Карантиру приходилось заниматься тем, что он любил меньше всего: ждать. Но кое-что он всё же сделал: призвал Эстолад к ответу.
Несколько дней назад Карантир явился в земли людей с оружием и в броне во главе небольшого отряда. Он пришел не для сражения, но чтобы принести в обманчиво безопасный мирок за хилой околицей страх смерти. Ведь смерти они боялись больше всего!
Мальчишка Халдан, что прежде указал дорогу к дому Халет, сопроводил отряд к вождю Малаху. Их появление было нежданным. Люди выходили из жилищ, провожали взглядом. Некоторые шли следом. Представляться не потребовалось.
– Что привело в мои владения владыку Карантира и его воинов? Мы не враги эльфам.
– Твои люди, Малах, напали на мою жену – госпожу Халет. Этим они оскорбили меня, и я требую платы.
Вождь смертных нахмурился. Помолчал.
– Госпожа Халет скрыла от всех, что она тебе жена.
– Он упрекал её в этом! – Халдан ткнул пальцем в мужлана, стоящего по правую руку Малаха. – Все слышали, как Имлах называл её эльфийской подстилкой!
Кровь застучала в висках. Карантир зыркнул на мальчишку, решив позже вмазать мальцу по губам, чтоб не вторил принародно наветам глупцов. Пусть даже с благими намерениями. Отец за такое убил бы на месте любого из них.
– Ты оскорбил её первым. Она защищалась, а не ты! – обвинял Халдан.
Малах, должно быть, слышал эту историю иначе.
– Дядя!.. – мужлан не желал сдаваться.
– Моли его о пощаде.
Некоторое время племянник вождя напряженно молчал. Все смотрели на него, как на безумца. Наконец, сделав несколько шагов, он бухнулся на колени у ног Карантира.
– Я смиренно прощу прощения, что ранил госпожу Халет и оскорбил владыку эльфов…
Услышав шаги, Орлица приоткрыла глаза. На ее губах появилась улыбка. Карантир остановился, прислонившись плечом к столбику кровати, сложил руки на груди.
– Почему ты не сказала им, что я тебе – муж?
На лице Орлицы отразилось замешательство, потом она нахмурилась, сжала край одеяла.
– Почему ты не сказала мне, что тебя оскорбляют? – продолжил Карантир. – Стыдишься меня? Считаешь, у меня не найдется, что ответить им? Или, думаешь, не стану защищать тебя?
– Тёмный… – её голос оказался едва узнаваем: слабый, осипший. Орлица сглотнула. Карантир показал жестом, что хочет, чтобы его выслушали. Он сел рядом и склонился над женой, желая, чтобы она услышала и осознала каждое слово.
– Если бы ты умерла, я пришел бы за твоим убийцей и теми, кто его не остановил. Я убил бы всех, одного за другим. Даже если бы пришлось сжечь дотла Эстолад. Даже если бы старшему брату пришлось заплатить за мир с людьми моей головой. Даже если бы моя крепость осталась без господина. Ты хотела этого?
Орлица стала еще бледнее.
– Нет.
– Когда вернусь, возможно, буду готов выслушать извинения. Но знай, ты покинешь Рерир, когда поправишься, а достаточно ли ты здорова, буду решать я!
– Я твоя пленница? – на её щеках вспыхнул румянец, голос окреп от гнева.
– Моя жена!
– Ваши жены идут, куда желают.
– Только не к верной гибели! Народ Мараха интересует моя постель? Я ответил им! А если мало… – Карантир склонился к ней еще ближе: – Мне не нужно, чтобы ты прикрывала… мою задницу! Так ведь ты говоришь?
– Да, – собралась с силами Орлица, – но я бы сказала: бесстыже соблазнительную задницу!
Карантир запнулся, почувствовал, что кровь бросилась ему в лицо. Жар опалил тело. Судя по довольной улыбке Халет, покраснел он до корней волос. Карантир поднялся на ноги и вышел вон. Следом в закрывшуюся дверь глухо шмякнуло. Похоже, у Орлицы хватило сил швырнуть подушку. Хорошо. Гнев поднимает на ноги не хуже снадобий.
Вечером того же дня он отправился с отрядом к отрогам, спускавшимся к гномьему тракту. Горные стражи обнаружили в одной из расщелин нору. Что это: пустая пещера, логово неведомой опасной твари или же орочий лаз, который стоит завалить камнями, – следовало выяснить до появления из этой дыры неприятностей. Заодно и охладить жар в крови, пока их злость друг на друга не… наломала дров!
Орлица умела говорить хлестко, не слишком приглядно, зато парой фраз точно обрисовать суть. Слова её цеплялись за память, как дикий плющ, или хмель, что заплетает сад. Благодаря ей даже безыскусный язык тёмных эльфов стал казаться Карантиру витиеватым! Что уж говорить об утонченной квенье! Белерианд не желал пользоваться учтивым языком мудрецов и мастеров, зато хорошо понимал слова, рожденные детьми лесов и гор. В иных случаях – даже Маглор соглашался – здешним землям куда лучше подходил язык смертных. Во всяком случае, только на нем можно было с душой описать всё дерьмо, что довелось выгребать в Синих Горах за ублюдками Моргота.
Карантир вернулся почти через неделю, к вечеру. Подозрительная пещера оказалась брошенным медвежьим логовом. Ничего опасного, сложнее было спуститься в ущелье и выбраться из него. За годы покорения новой вотчины Карантир и его верные успели подняться на многие вершины и исследовать самые глубокие ущелья Синих Гор. С заснеженных пиков величественной Рерир и коварной Долмед не раз довелось полюбоваться Белериандом, простершимся до моря, по одну сторону хребта, а по другую – неизведанной землёй, где пробудились Старшие Дети Эру.
Карантиру всегда нравились горы.
Едва вернувшись в крепость, он призвал целителя и узнал, что госпожа Халет окрепла, начала вставать и каждый день всё увереннее ходила по комнате, опираясь на чужую руку. Она терпела заботы, утверждала, что чувствует себя здоровой, и не раз спрашивала: не вернулся ли хозяин крепости? Умывшись и едва сбросив горное снаряжение, Карантир отправился к Орлице.
Она сидела в кресле у камина в длинной ночной рубашке и задумчиво проводила гребнем по тяжелым, еще влажным после купания волосам. Длинные пряди отсвечивали золотыми бликам в свете огня.
– Время желать спокойного сна, а не совершать визиты, но ждать утра слишком долго.
От неожиданности Орлица вздрогнула, обернулась и протянула руку, жестом призывая не подходить ближе. Карантир озадаченно остановился.
– Подожди! – она улыбнулась, поднялась и сделала несколько осторожных шагов, как была, босиком, не держась за опору. Свет пламени за её спиной обозначил стройное тело под тонким полотном рубашки. Карантир напряженно сглотнул. Орлица позволила себе взглянуть не него, улыбнуться – и тут же оступилась. Карантир бросился навстречу, поддержал и крепко обнял, сознавая, как скучал. Все слова, учтивые и не слишком, вылетели из головы, кроме одного, насмешливо-незлобивого, подхваченного у неё же:
– Дурёха…
Она прижалась щекой к груди, вцепилась в рубаху, пропахшую его потом и медвежьим логовом.
– Прости, Тёмный. Прости. Я решила, что ты моя слабость, а не защита.
– Я – твоя защита. Мы на одной стороне.
Это была правда от слова до слова, но полный смысл Орлица вряд ли осознавала. Истина имела горький привкус, но Карантир тут же подавил мимолетное смятение. Мандос не дождется. Она всегда будет на его стороне!
Орлица взглянула снизу вверх. Потянулась, отвела ему за ухо выбившуюся прядь, привстала на цыпочки. Карантир склонился ближе, желая поцелуя так же, как и она. Подхватить на руки, отнести в постель – вот что ему было нужно всё это время. Целовать её губы, глаза, ощущать запах волос, чувствовать, как её пальцы расстегивают пряжки, растягивают завязки, знакомо гладят по обнаженной коже. Орлица была непривычно покорной, ласковой, исхудавшей. С трудом Карантир все же заставил себя отстраниться, взглянуть ей в лицо.
– Достаточно ли у тебя сил на это?
Она улыбнулась, оценивающе прищурила блестящие глаза.
– Не такой уж ты тяжёлый!
Страсть и гнев взвились неистово, как пламя.
– Тогда берегись!..
Минуло еще несколько дней. О возвращении к смертным Орлица не заговаривала, лишь раз спросила, в какой стороне Эстолад.
– Если хочешь уйти – ты не пленница. Если они желают твоего возвращения, то сами найдут дорогу и придут за тобой. А Эстолад… там. – Карантир жестом указал на запад.
Она хмыкнула, но, похоже, признала его правоту.
– Покажешь свою крепость?
Карантир усмехнулся.
– Хоть сейчас!
Смотреть крепость они отправились на следующее утро, когда солнце прогрело воздух достаточно, чтобы разогнать в горах влажную дымку. Увидев снаряжение и короткие сапоги на цепкой подошве, принесенные для прогулки, Орлица удивилась. Она удивилась ещё больше, когда одетый для горной вылазки Карантир вместо улиц города вывел её за крепостную стену, направился через перевал вверх по тропе, а на недоуменные вопросы ответил кратким: «Увидишь!»
Орлица сердилась, утверждала, что не любит неожиданностей, но шла следом, подстегиваемая любопытством. Карантир нес на плечах нехитрый скарб, что пригодился бы в кратком походе, и непреклонно молчал. Когда добрались до места, и он помог забраться на валун у края горного уступа, Орлица поняла, что неведение стоило первого впечатления. От вида простора, открывшегося с высоты, она восхищенно ахнула.
– Думаю, ты не расстроилась, что не увидела наши конюшни и гномьи постоялые дворы?
Это было действительно лучшее место, чтобы полюбоваться на крепость и озеро. Дозорные башни на севере скрывала гора Рерир. Через перевал от отрога, на который они поднялись, возвышалась цитадель, её башни, острые крыши домов и ажурные мосты. Дальше гладь Хелеворна, небо и склоны гор, отраженные в черных водах. И за лентой Большого Гэлиона только пустоши и перелески до самой туманной полосы горизонта. Красиво и спокойно. Будто нет ни Ангбанда, ни Моргота, ни Клятвы.
Камни прогрелись за день, летом тепло даже ночью и можно было не возвращаться в крепость. Они остались в горах, занимались любовью до крика, а после лежали обнаженными на шкурах, согреваясь в объятиях, и смотрели на звезды. Хотелось бы, чтобы Орлица полюбила горы. Ведь она стала воплощением этих диких земель, каким не могла быть ни одна из воительниц народа нолдор, ни одна из загадочных скромниц народа синдар.
На рассвете Карантир впервые заметил, что в светлых волосах Орлицы, незамысловато собранных в толстую косу, мерцало серебро. Неожиданно это напомнило о другом сиянии белого и золотого, в локонах гордячки кузины, принявшей имя Коронованная Светом. Карантира забавляло это сравнение. Предводительница Халадин и принцесса из рода Финвэ были схожи куда более чем можно представить. Только в отличие от могущества заносчивой Галадриэль, сила Орлицы была земной и иссякала в руках Карантира. Халет не считала свои косы драгоценностью.
Из отцовского красноречия ему досталась ничтожная доля, но все же он решился сказать:
– У тебя серебро в волосах. Это красиво.
– Это время, Тёмный. – Орлица покачала головой. – Скоро такого серебра станет больше. Потом оно выбелит мои косы, как снег, и я превращусь в старуху. Ты знаешь, что значит: старуха?
Карантир не ответил. Среди людей в Эстоладе он видел странное создание, сгорбленное, немощное телом и угасшее духом. По голосу можно было опознать в ней женщину. Орлица не могла стать такой.
– Когда придет мое время, я уйду, Темный. Совсем уйду. Не хочу, чтоб ты видел, как время гнет меня к земле и сводит в могилу.
– Это время придет нескоро.
Она улыбнулась его упрямству, но ничего не сказала и молчала еще долго, устроившись рядом и укрыв плечи одеялом. Здесь, среди скал и сосен, в свете занимавшейся зари, она выглядела прекраснейшей из дочерей Эру.
– Тёмный, – сказала она наконец, – не нужно, чтоб люди искали твоей дружбы. Не ищи её сам. Ты держишь войну за горло, но тебе не нужен мир. Не знаю почему. Те из нас, кто ушел к твоим родичам, жаждут знаний, сытой жизни и спокойствия. Они будут преданно сражаться за это. Те, кто пойдут за тобой ради войны и золота, станут плохими союзниками.
Карантир усмехнулся. Ей следовало не тратить силы и время на все эти заботливые глупости, хотя они и правдивы. Ему действительно не нужны вассалы! Нянчиться с кем-то, как Финрод или Фингон, – не для него. Лишние клинки, а не рты, – вот что укрепит силы мести за отца. И что с того, что Амлах служит Маэдросу не за дружбу и знания, а потому что так же сильно ненавидит врага. Все это он знал давным-давно. Но все же стоило отдать Орлице должное – пожалуй, впервые за долгие годы, сейчас он понял отцовского брата, Финголфина. Он пытался до последнего сложить осколки былой жизни, не желая признавать, что вернуть прежнее невозможно. Отчасти из благодарности за это понимание, отчасти разморенный её близостью и теплом, Карантир не стал затевать спора, но усмешки не сдержал. Орлица нахмурилась. Потянувшись к дорожной сумке, она достала флягу с вином и походные чаши, задумчиво наполнила одну для Карантира.
– Скажи, что ты видишь в этих вещах? – спросила она вдруг, передавая ему вино.
Он принял чашу и устроился удобнее, неопределенно пожал плечами, делая вид, что рассматривает столь обыденные предметы. Будто не видел их тысячи раз. Работа гномов не то, что у Куруфина, но достаточно тонкая. За годы существования переправы Сарн Атрад мастера Белегоста и Ногрода хорошо изучили вкусы соседей-эльфов. Золото с серебром гармонично перевились в узоре на опоясывающей кайме, но главное – чаша удобно ложится в ладонь, а подогретое вино до сих пор еще теплое.
– Во фляге хорошее вино!.. А еще… – Карантир задумался. – А еще я вижу неплохой замысел, красоту узора и руку мастера.
Орлица кивнула.
– А мы видим лишь богатство. И власть, что оно дает. Даже те, кто устыдятся сказать об этом. Мне страшно, Тёмный.
Она, едва не умершая от пустяковой раны, с трудом выжившая в стычке с орками за хилой оградой, боялась за него! Боялась, что ему – за всю жизнь пролившему своей крови больше, чем течет в её венах, – вонзят в спину нож. Как он будет без неё?
– Не беспокойся, я же бессмертный, помнишь? – Карантир протянул ей руку. – Забудь про это. Лучше иди ко мне. Иди сюда.
Халадины все же прислали гонцов в Рерир еще через неделю. Орлица согласилась вернуться в Эстолад.
И все же это было их место и время. Может быть, где-то во Тьме за гранью жизни память о том станет спасением, а пока будут еще ночи и дни, разделенные на двоих.
Их время длилось шестнадцать лет и закончилось строками письма из Химлада.
«…Дозорные, по-прежнему ищут Ириссэ, но трижды клятый Нан Эльмот изгоняет разведчиков. Можно подумать, что там невозможно заблудиться!
Еще видели, что халадины ушли из Эстолада. Недели две назад заметили следы от телег вдоль Ароса, а затем и сами колымаги, направляющиеся к переправе Ароссиах. И, судя по следам, добрались они без сложностей. Напрасно им вздумалось сложить головы в Эред Горгорот, но мешать им не стали. Возможно, тебе о том известно больше. Амлах, что служит Майтимо, говорил, что Халет повела своих дальше на запад.»
@темы: фанфики, Орлица Таргелиона, Жду Д